Эта схватка, похожая на соревнование в армрестлинге, возбуждала Аликино. Он вновь почувствовал атмосферу, которая так увлекала его, — атмосферу игры, соперничества, спора.
Экран оставался пустым. Часы, занимавшие небольшой прямоугольник в нижнем углу экрана, отсчитывали секунды — светящаяся точка мигала между цифрами, обозначавшими часы и минуты. Наконец курсор быстро вывел короткую строку.
ОД Ангели Ортензио.
На этот раз несколько мгновений лихорадило электрические цепи в мозгу Аликино. Он никак не ожидал увидеть на экране это имя. Успокоившись, он написал ответ, но допустил некоторые ошибки и вынужден был набрать его снова:
Он оплатил свой долг в 1961 году.
Это верно.
Ортензио Ангели не имеет ко мне никакого отношения.
А это мы сейчас посмотрим. Мистер Маскаро, вы не курите и уверяете, будто никогда не курили.
Я курил примерно один год, только тогда.
Вы курили, когда случилась история с ОД Ангели Ортензио. Эта подробность, касающаяся вашего курения, нужна лишь для того, чтобы вы поняли, каким количеством информации располагает наш архив.
Аликино похоронил этот давний эпизод в таких глубинах памяти, где самые старые и неприятные воспоминания стараются затонуть в грязной топи из обрывков видений и впечатлений, лишенных временных опор. Теперь компьютер выудил его оттуда и вывел на суд совести.
Тогда, в октябре 1961 года, вернувшись после короткого отпуска, Аликино вновь приступил к своим обязанностям в Ссудном банке.
После обычных поисков в архиве и картотеке он занес в регистр имя очередного особого должника:
АНГЕЛИ ОРТЕНЗИО.
Эта фамилия и это имя отнюдь не улетучились из его памяти. И Аликино понимал почему. В тот раз, хотя это случалось все реже и реже, его опять охватило желание узнать побольше об особых должниках.
Он осторожно провел расследование и без труда выяснил, кто такой Ортензио Ангели, который к тому же проживал в Болонье. Он решил встретиться с ним, посмотреть на него. Но сделать это следовало незамедлительно, прежде чем этот человек оплатит свой долг. По телефону, не вдаваясь в подробности, он договорился с ним о встрече…
Компьютер привлек к себе внимание Аликино.
Продолжим?
Вам ничего не известно об этой истории. Никто не может знать ее.
Нам изложит ее «Memowriter 402», или Memow, как вы предпочитаете называть его. Естественно, как и обо всем случившемся с вами в Риме, эту историю излагаете от первого лица вы сами, мистер Маскаро. Вам тридцать семь лет в 1961 году.
Курсор принялся выводить строки. Аликино вновь узнал манеру, характер и уверенность — выходит, стиль? — своего Memow.
Ночной воздух — прохладный, даже с легким намеком на морозец, бодрит. Стою на железнодорожном мосту, опершись на парапет. Внизу все затянуто мглой, сквозь которую, однако, можно различить и даже довольно далеко проследить взглядом сверкающие нити рельс.
Движения на мосту почти нет. Время от времени вспыхивают на несколько мгновений, будто осторожный взгляд, фары автомашины или троллейбуса — возникает аркада света, а потом все вновь погружается в легкий туман и темноту.
Стою недвижно и курю.
Вскоре какой-то прохожий появляется на другой стороне моста, пересекает дорогу и не спеша подходит ко мне.
— Может быть, вы меня ждете? Я — Ангели. С ударением на «а».
Соображаю, как быть. Первая мысль — ответить отрицательно, не признаваться.
— Я никого не жду. Извините.
— Простите, но встреча была назначена именно здесь и в это время.
— Может быть, этот человек запаздывает.
— Синьор, который позвонил мне, назвал свое имя, но я не запомнил его. Теперь уже голова у меня не та… Он хотел поговорить со мной о чем-то очень важном. Мне даже любопытно стало. Знаете, в моей жизни никогда не случалось ничего особенного.
— Может, вы просто забыли.
— Что же, по-вашему, я не знаю свою жизнь? — Он достает сигарету. — Позвольте прикурить.
— Пожалуйста.
При свете спички вижу, что Ангели — бедно одетый, жалкий старик.
— В эту пору табачные лавки уже закрыты, — оправдывается он. Медлит, подходит к парапету. — Туман, но не холодно.
— Я бы даже сказал, хорошая погода.
Старик делает несколько медленных затяжек.
— Совершенно не могу заставить себя спать. Вы тоже?
— Я люблю ночную жизнь.
— Я тоже теперь не сплю по ночам. С тех пор как не обязан больше вставать рано утром. Знаете, я на пенсии.
Поворачиваюсь, чтобы рассмотреть его хилую, тщедушную фигуру.
— Так что теперь вы можете радоваться жизни.
— В каком-то смысле да. Я сразу же привык к тому, что время теперь проходит для меня совсем по-иному.
Бросаю за парапет окурок: красная точка исчезает во мгле. Между тем мне надо что-то придумать, чтобы удержать старика, постараться, чтобы он не ушел.
— Люблю стоять тут на мосту.
— Хорошее место, — говорит Ангели, осматриваясь. — Тут спокойно и воздух чистый.
— Внизу время от времени проходят поезда. Если подождете несколько минут, увидите.
— Охотно.
Спрашиваю себя, с чего это вдруг какой-то жалкий, незначительный старик должен быть особым должником. Но не могу спросить у него об этом. Он тоже выкурил сигарету и сунул руки в карманы пальто. Пальто, которое кажется сделанным из бумаги.
— По вечерам хожу в кафе, — говорит старик, — выпью рюмочку, сыграю в карты, поболтаю немножко… Вам тоже это нравится?
— Нет.
— Вы молоды. А я живу один. Днем мне все равно. Но вечером хочется побыть в компании.
— Мне хорошо и одному.
— Может, выкурим еще по сигарете?
Я уже достал пачку и протягиваю старику. Мы закуриваем от одной спички. И снова можем посмотреть в лицо друг другу. Ангели улыбается:
— Что у вас за работа?
Мне нужно быстро найти ответ. Чтобы выиграть время, склоняюсь над парапетом, словно хочу заглянуть вниз.
— Пытаюсь делать добро ближнему.
Старик молчит. Я добавляю:
— Вы не находите, что это может быть работой?
— Конечно-конечно. Извините, но это довольно необычно — встретить человека, который профессионально занимается благодеянием.
Мысль, которую я ищу, мне подал сам Ангели, — профессиональный благодетель.
— Такое занятие должно приносить большое удовлетворение.
— Я начал это делать в детстве, можно сказать случайно, когда впервые решил подать немного денег нищему. Всякий раз, вспоминая этот свой поступок, я вновь испытываю счастье, которое пережил тогда.
— Значит, вы очень впечатлительный человек.
— Тогда я был счастлив, что у меня такая щедрая душа, и мне нравилось думать о благодарности, какую я вызывал.
— Это, должно быть, и в самом деле приносит огромное удовлетворение.
Отрицательно качаю головой. Ангели с изумлением смотрит на меня.
— Это может быть и очень жалкое удовлетворение, — говорю я, — желание получать удовлетворение от чьей-то признательности тоже может обернуться пороком. Поэтому со временем, по мере приобретения опыта, я решил отделить благодеяние от благодарности, какую оно вызывает. Вы меня понимаете?
— Да, думаю, что понимаю.
— Я постарался делать добро, оставаясь в тени, не обнаруживая себя. К примеру, начал отправлять деньги по почте анонимно и даже в другие города. Я посылал их порой наугад, не зная толком, нуждается ли в них адресат.
— Истинное великодушие.
— Но я не остановился и на этом. Вы ведь тоже считаете, что деньги — далеко не самое главное в жизни?
— Конечно, деньги не главное.
— К тому же потребовалось бы слишком много денег, чтобы сделать счастливым хотя бы одного только человека. И когда я понял это, то нашел другие способы делать добро.
Подумав немного, старик убежденно добавил:
— Очевидно, вы решили помогать людям получать нравственное удовлетворение. А оно ведь никогда не бывает только нравственным.
— Скромное удовлетворение, если хотите, но тем не менее весьма важное.
Ангели согласно кивает, глядя на рельсы.
— Скоро пройдет состав, — замечаю я.
— Вы, наверное, знаете расписание поездов.
Предлагаю закурить по последней сигарете.
